От издателей к читателям

Издательство "Пупкин и микроба" приветствует всех сюда пришедших.
Предлагаем вашему вниманию Выпуск 136 из серии "Библиограф - русские авторы."

Уважаемые мамзельки, мадамки и ихние мужики - вы пришли на офигительно полезный сайт про книжки. Книжки русских, советских и антисоветских поэтов, драматургов, писателей и всех кто таковым себя почему-то считал (пусть и с ошибками).
Здесь публикуются фрагменты ихних творений. Cсылки для бесплатного скачивания полных версий представленных книг располагаются в начале каждой главы

Глава 271. Чорич А. - Чюмина О.

В этой главе опубликовано

Чудинова Елена - Ларец

Аннотация
Россия XVIII столетия. Три девочкиподростка: дворянка, цыганка, крестьянка. Три подруги, три магии — деревенская, цыганская, дворянская (магия драгоценных камней).

Обстоятельства вынуждают девочекволшебниц сразиться с сатаною по имени Венедиктов, проживающим в блистательном СанктПетербурге. Враг, разумеется, будет разбит, но какие приключения произойдут с подругами прежде! Им помогут загадочный молодой священник, французский фехтовальщик, по неизвестной для него самого причине покинувший родину, новгородские купцы и бродячие цыганы.
Подругам откроются тайны страшного XVI века, времен Ивана Грозного. События этого жуткого времени тайно продолжаются в просвещенном XVIII столетии!
Действие развивается в дворянских усадьбах и монастырях, на большой дороге и на постоялых дворах, в маленьких городах и в СанктПетербурге, в последнем — во время большого наводнения.
Н.Р.А.
Графинюшка,
хоть с того свету, а прочтите.
Для Вас вить писано.
Автор благодарит
Ксюшу и Алису за то, что взяли с меня обещание написать сей волюм. Не пеняйте, что стали вы старше моих героинь — в ту лесную ночь были вы ровесницы,
милую Риту — Маргариту Модестовну Васильеву
за то, что ее благоухающее моим любимым веком
отчество подсказало мне отца Модеста,
а Его Преподобие отца Андрея Езерского за знания,
без коих мой священнослужитель захромал бы на обе ноги.
КНИГА ПЕРВАЯ
Глава I
— Вейся, локон, как пружинка,
Вейся, змейкасерпантинка,
Вейся, локон, завивайся,
Я велела, расстарайся!
Нелли Сабурова осторожно высвободила серебряный гребешок. Слезы, да и только: длинная прядь, которую она прижимала, покуда не занемела рука, распрямилась почти сразу.

Волосы Нелли, тонкие и густые, шелковистые, светлозолотого ровного цвета, имели изрядный изъян: были они прямыми, совсем прямыми. «Глупенькая Нелли! — смеялся брат Орест в минувший свой приезд в родительское имение. — Да ради цвета, который тебе подарила сама Натура, венецианки в старину сидели часами на солнцепеке, обсыпав голову толченым кирпичом! Вовсе я не шучу!

Наденет такая красавица старую шляпу без верха, чтобы лицо не загорело, волосы через дыру наружу вытянет и сидит! Самый лучший цвет — золотой. Рыжий — грубо, черный — простовато, каштановый — скушно. А что прямые, эка досада, куафер поправит!»
Да, красавец и весельчак брат всегда умел рассказать чтонибудь интересное, да не просто интересное, а интересное для Нелли, не то, что папенька Кирилла Иваныч, который вчера битый час объяснял, как делаются стеклянные смальты для мозаик. Вот уж одолжил!
Нелли положила гребешок на дерновую скамейку, несколько раз согнула и разогнула руку. Аж болит! Может, и Бог с ним совсем. Денек погожий, липы зацвели. Ишь как пруд блестит в конце аллеи.

Взять челночок да покататься, покуда за уроки не засадили.
Нет, дело важнее.
— Вейся, локон, как пружинка,
Вейся, змейкасерпантинка…
— Серебром по золоту водить — горя не знать. — Неслышно подкравшаяся сзади Катя, подбоченясь, остановилась перед Нелли. — Нешто это наговор?
— А твои наговоры — гадость одна, ничего больше. — Нелли сердито взглянула на подругу. Кате, дворовой девчонке Сабуровых, тоже сравнялось двенадцать лет — месяцем раньше, чем Нелли. Вся дворня побаивалась ссориться со своенравной «цыганкой».

С волосами цвета воронова крыла, бронзовая от загара, она теребила пальцами ожерелье из красных ягод шиповника, видно только что сделанное. Красным был и Катин сарафан.
— Носила бы косу, как я, так и без разницы

Чорич Андрей - Сборник Анекдотов & Тематический Классификатор Анекдотов
Чубар Валерий - Следующее Поколение
Чубарьян Александр - Полный Root
Чубарьян Саша - Полный Root
Чубаха Игорь - Римская Рулетка
Чубаха Игорь - Тайна Черного Моря
Чубаха Игорь - Цепные Псы Пантеонов
Чубаха Игорь & Гречин Игорь - Тайна Черного Моря
Чубинский В - Минная Война (Фрагмент)

Глава 272. Шабалин М. - Шаманский Д.

В этой главе опубликовано

Шаламов Варлам - Перчатка

Где-то во льду хранятся рыцарские мои перчатки, облегавшие мои пальцы целых тридцать шесть лет теснее лайковой кожи и тончайшей замши Эльзы Кох.
Перчатки эти живут в музейном льду – свидетельство, документ, экспонат фантастическо-го реализма моей тогдашней действительности, ждут своей очереди, как тритоны или целоканты, чтобы стать латимерией из целокантов.
Я доверяю протокольной записи, сам по профессии фактограф, фактолов, но что делать, если этих записей нет. Нет личных дел, нет архивов, нет историй болезни...
Документы нашего прошлого уничтожены, караульные вышки спилены, бараки сровнены с землей, ржавая колючая проволока смотана и увезена куда-то в другое место. На развалинах Серпантинки процвел иван-чай – цветок пожара, забвения, враг архивов и человеческой памяти.
Были ли мы?
Отвечаю: «были» – со всей выразительностью протокола, ответственностью, отчетливостью документа.
Это рассказ о моей колымской перчатке, экспонате музея здравоохранения или краеведения, что ли?
Где ты сейчас, мой вызов времени, рыцарская моя перчатка, брошенная на снег, в лицо колымского льда в 1943 году?
Я – доходяга, кадровый инвалид прибольничной судьбы, спасенный, даже вырванный врачами из лап смерти. Но я не вижу блага в моем бессмертии ни для себя, ни для государства. Понятия наши изменили масштабы, перешли границы добра и зла.

Спасение может быть благо, а может быть и нет: этот вопрос я не решил для себя и сейчас.
Разве можно держать перо в такой перчатке, которая должна лежать в формалине или спирте музея, а лежит на безымянном льду.
Перчатка, которая за тридцать шесть лет стала частью моего тела, частью и символом моей души.
Все окончилось пустяками, и кожа опять наросла. Выросли на скелете мышцы, пострадали немного кости, искривленные остеомиелитами после отморожений. Даже душа наросла вокруг этих поврежденных костей, очевидно.

Даже дактилоскопический оттиск один и тот же на той, мертвой перчатке и на нынешней, живой, держащей сейчас карандаш. Вот истинное чудо науки криминалистики. Эти двойни-перчатки.

Когда-нибудь я напишу детектив с таким перчаточным сюжетом и внесу вклад в этот литературный жанр. Но сейчас не до жанра детектива. Мои перчатки – это два человека, два двойника с одним и тем же дактилоскопическим узором – чудо науки.

Достойный предмет размышлений криминалистов всего мира, философов, историков и врачей.
Не только я знаю тайну моих рук. Фельдшер Лесняк, врач Савоева держали ту перчатку в руках.
Разве кожа, которая наросла, новая кожа, костевые мускулы имеют право писать? А если уж писать – то те самые слова, которые могла бы вывести та, колымская перчатка – перчатка работяги, мозолистая ладонь, стертая ломом в кровь, с пальцами, согнутыми по черенку лопаты.

Уж та перчатка рассказ этот не написала бы. Те пальцы не могут разогнуться, чтоб взять перо и написать о себе.
Тот огонь новой кожи, розовое пламя десятисвечника отмороженных рук разве не был чудом?
Разве в перчатке, которая приложена к истории болезни, не пишется история не только моего тела, моей судьбы, души, но история государства, времени, мира.
В той перчатке можно было писать историю.
А сейчас – хотя дактилоскопический узор одинаков – рассматриваю на свет розовую тонкую кожу, а не грязные окровавленные ладони. Я сейчас дальше от смерти, чем в 1943 или в 1938 году, когда мои пальцы были пальцами мертвеца. Я, как змей, сбросил в снегу свою старую кожу. Но и сейчас новая рука откликается